lundi 1 décembre 2014

КЛАССИЧЕСКИЙ ТАНГРИЗМ / TANGRISME CLASSIQUE

CONCORDE, 2014N 2, p. 3-20

ISSN 2417-2375

https://www.facebook.com/groups/184086005005895/695986553815835/
________________________________________

ПИСЬМЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ
ПО КЛАССИЧЕСКОМУ ТАНГРИЗМУ

Профессор Григорий В. Томский
Международная академия КОНКОРД

В данной статье собраны:
- Отрывки из древнетюркских надписей, высеченных на каменных стелах, воздвигнутых на берегах Орхона (в современной Монголии);
- свидетельства авторов и путешественников XIII века о религии Монгольской империи.

Эти тексты могут служить надежной основой для всех рассуждений о классическом истолковании тангрианской религии.



SOURCES SUR LE TANGRISME CLASSIQUE

Professeur Grigori Tomski
Académie internationale CONCORDE
g.tomski@gmail.com

Nous avons réunit dans cette article les sources suivantes :
- les extraits tangristes des inscriptions des Turcs de la Sibérie et de la Mongolie sur les monuments, érigés au VIII siècle sur les bords de la rivière Orkhon ;
- les témoignages des auteurs et des voyageurs du XIII siècles sue la religion de l'Empire Mongol.
Ces textes peuvent servir comme une base solide pour toutes les réflexions sur le tangrisme classique.



Références / Литература

1. Tekin T. Les inscriptions de l'Orkhon. - Istanbul : Simurg, 1995. - 128 p.
2. С. Е. Малов, Памятники древнетюркской письменности, Тексты и исследования. - М.-Л., 1951. с. 68.
3. Джувейни Ата Мелик. Чингисхан. История завоевателя мира. - М.: ЮНЕСКО/Магистр-Пресс, 2004. - 690 с.
4. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука (Редакция, вступительная статья и примечания Н.П. Шастиной). - М.: Гос. изд-во геогр. Лит-ры, 1957. - 272 с. 
5. Plan du Carpin J. Relation du voyage en Tartarie Traduite en français et publiée par Pierre Bergeron (1580-1657) . - P. : Imprimerie de Béthune, 1830.


Орхонские надписи / Inscriptions de l'Orkhon

Отрывки из орхонских надписей



Надпись в честь Кюль Тегина

«Подобный Тенгри и рожденный Тенгри (неборожденный), тюркский каган, я нынче взошел на трон... Если тюркский каган живет и правит из Отюкэнской черни, то в империи (тюрков) нет никаких проблем.» ([1], c. 35).
«Так как Тенгри был благосклонен и я был удачлив, я стал каганом.» ([1], c. 37).
«Наверху Тенгри тюрков и священные духи Земли и Воды тюрков сказали (решили): чтобы тюркский народ не погиб, чтобы снова стал народом они возвысили моего отца Ильтериш-кагана и мою мать Ильбильге-хатун.» ([1], c. 41).
«Так как Тенгри даровал им силу, то воины моего отца были подобны волку, а враги его были подобны овцам. » ([1], c. 41, 43).
« По милости Тенгри он отнял государства у имевших государства, каганов у имевших своих каганов, он покорил врагов, заставил преклонить колени, заставил склонить головы.»
« Тенгри, который, чтобы не пропало имя и слава тюркского народа, возвысил моего отца-кагана и мою мать-хатун. Тенгри, давший империю, посадил меня самого каганом, чтобы не пропало имя и репутация тюркского народа.» ([1], c. 43).
«После этого, так как Тенгри был благосклонен, так как на моей стороне было счастье и удача, то я воскресил погибающий народ, снабдил одеждой нагой народ, сделал богатым неимущий народ.» ([1], c. 47).
«Тенгри распоряжается временем, сыны человеческие все созданы смертными» ([1], c. 53).

«По решению Тенгри из вышины я, принц Йоллуг-Тегин написал на этом камне» ([1], c. 55).




Extraits des inscriptions de l'Orkhon

Inscription de Kül Tighine

« Moi, le Turc Bilghé Qaghan semblable à Tengri et issu de Tengri, en ce temps je montai sur le trône... Si le qaghan des Turcs habite la montagne Eutuquin (et de là il gouverne), il n'y aura aucun problème dans le pays. » ([1], p. 35).
« Comme Tengri était bienveillant et j'étais favorisé par la fortune, je devins moi-même qaghan. » ([1], p. 37).
« Tengri des Turcs en haut et des saint génie de la Terre et de l'Eau des Turcs firent ainsi : pour que le peuple Turc ne fût point anéanti, pour qu'il redevint peuple, ils élevèrent sûrement plus haut mon père Iltérische Qaghan et ma mère Ilbilghé Khatoun en tenant le sommet du ciel. » ([1], p. 41).
« Comme Tengri leur donna la force, les soldats de mon père étaient comme des loups et ses ennemis comme des moutons. » ([1], p. 41, 43).
« Comme Tengri lui était propice, il rendit sans Etat qui avaient un Etat, sans qaghan deux qui avaient un qaghan : il assujettit les ennemis, fit ployer le genou, fit baisser la tête. »
« Pour que le peuple Turc ne perdît le renom et la gloire, Tengri qui glorifia mon père Qaghan et ma mère le khatoun, Tengri qui avait donné l'Etat, ce même Tengri m'établit comme Qaghan pour que ne perdissent pas le nom et la réputation du peuple Turc. » ([1], p. 45).
« Après cela, par la grâce de Tengri, grâce à ma fortune, je ramenai à la vie le peuple mourant. Le peuple nu, je le revêtis, le peuple pauvre, je le rendis riche. » ([1], p. 47).
« Comme Tengri du temps le voulut le fils de l'homme fur crée mortel. » ([1], p. 53).
« Mon bey prince, par la grâce de Tengri en haut j'écris sur la pierre. Yollough Tighine écrivâmes. » ([1], p. 55).

Надпись в честь Бильге-Кагана и Туньукук

Надпись в честь Бильге-Кагана

«Тюркский Бильге-Каган, подобный Тенгри и рожденный Тенгри (неборожденный), я нынче взошел на трон... Если тюркский каган (император) живет и правит из Отюкэнской черни, то в империи (тюрков) нет никаких проблем.» ([1], c. 57).
«Так как Тенгри был благосклонен и я был удачлив, я стал каганом. Поднявшись на трон, я собрал обнищавший и бедный народ, я его сделал богатым, я сделал малочисленный народ многочисленным.» ([1], c. 59).
«После соего прихода к власти, по милости Тенгри, я организовал многие народы в четырех углах... »
«По милости Тенгри на верхах и Земли внизу, я сделал мой народ настолько многочисленным, что никогда ничей глаз не видел столько, никогда такого уши не слышали (на обширных землях, которые простирались) вперед по направлению к восходящему солнцу, на Юг к Полудню, назад к заходящему солнцу, на Север к Полуночи» ([1], c. 61).
Тенгри упоминается на страницах 63 (один раз) и 65 (два раза).
«Когда мой отец Каган умер, мне было восемь лет. Мой дядя Каган, следуя обычаю, поднялся на трон... По велению Тенгри, в четырнадцать лет, я сам стал шадом (князем) народа Тардушей.» ([1], c. 67).
«Тенгри, который, чтобы не пропало имя и слава тюркского народа, возвысил моего отца-кагана и мою мать-хатун. Тенгри, давший империю, посадил меня самого каганом, чтобы не пропало имя и репутация тюркского народа.» ([1], c. 69).
« После этого, так как Тенгри был благосклонен, так как на моей стороне было счастье и удача, то я воскресил погибающий народ. Снабдил одеждой нагой народ, сделал богатым бедный народ. » ([1], c. 71).
«По милости Тенгри и благодаря моим непрерывным усилиям, тюркский народ получил несомненные выгоды. Если бы я не работал столько вместе со своим братом и если бы я не преуспел, то тюркский народ пропал бы и исчез.»
«Не имелось … люди изменили своему мужественному кагану, который их кормил. Ни Тенгри на верхах, ни священные духи Земли и Воды внизу, ни душа моего дяди Кагана не одобрили этот гнусный поступок.» ([1], c. 75).
« Подобный Тенгри и рожденный Тенгри (неборожденный), посаженный на трон самим Тенгри, Тюркский Бильге-Каган, вот что я вам говорю ... » ([1], c. 79).


Надпись в честь Туньукук

«Тенгри сказал (тюркскому народу) так: «я тебе дал хана, низложив своего хана, ты вошел в мое подчинение.» Вошедшему снова в его власть (народу) Тенгри сказал: «погибай!» Тюркский народ погиб, потерялся, исчез.»
«После этого, поскольку Тенгри дал мне мудрость, и сделал его Каганом.» ([1], c. 83).
«Тенгри, Умай, священные Вода и Земля (их духи) кажется были нам благожелательны.»
(по другому: «Тенгри, Умай, священная Родина (земля — вода) — вот они, надо думать, даровали (нам) победу» ([2], с. 68)).
«По милости Тенгри, мы не испугались, хотя нас было немного.» ([1], c. 91).
«По милости Тенгри, я мешал нападениям вооруженного врага на тюркский народ.» ([1], c. 93).


Заметим, что в этих текстах ничего не написано про шаманов, Умай упоминается наряду с духами земли и воды — не говорится, что она является великой богиней. Великим богом в этих текстах является только Тенгри.


Inscription de Bilghé Qaghan

« Moi, le Turc Bilghé Qaghan semblable à Tengri et issu de Tengri, en ce temps je montai sur le trône... Si le qaghan des Turcs habite la montagne Eutuquin (et de là il gouverne), il n'y aura aucun problème dans le pays. » ([1], p. 57).
« Comme Tengri était bienveillant et j'étais favorisé par la fortune, je devins moi-même qaghan. Etant monté sur le trône, je ramassai le peuple démunie et pauvre, je le rendis riche, le peuple peu nombreux je le rendis nombreux.» ([1], p. 59).
« Après mon avènement, par la grâce de Tengri, j'organisai (moi-même) autant de peuples aux quatre coins ... »
« Par la grâce de Tengri en haut et de la Terre en bas, j'établis mon peuple étant aussi nombreux qu'on ne vit jamais autant jamais autant avec les yeux, ni on n'entendit autant avec les oreilles (sur les terres vastes qui s’étendaient) en avant vers le soleil levant, au Sud vers le Midi, en arrière vers le soleil couchant, au Nord vers la Minuit » ([1], p. 61).
Tengri est mentionné sur les page 63 (une fois) et 65 (deux fois).
« Quand mon père le Quaghan mourut, moi, j'avais huit ans. D'après l'usage, mon oncle le Qaghan monta sur le trône... Comme Tengri ordonna (ainsi), dans ma quatorzième année, je devins moi-même chad du peuple des Tardouches. » ([1], p. 67).
« Pour que le peuple Turc ne perdît le renom et la gloire, Tengri qui glorifia mon père Qaghan et ma mère le khatoun, Tengri qui avait donné l'Etat, ce même Tengri m'établit comme Qaghan pour que ne perdissent pas le nom et la réputation du peuple Turc. » ([1], p. 69).
« Après cela, par la grâce de Tengri, grâce à ma fortune, je ramenai à la vie le peuple mourant. Le peuple nu, je le revêtis, le peuple pauvre, je le rendis riche. » ([1], p. 71).
« Par la grâce de Tengri et grâce aux efforts soutenus que je déployé, le peuple Turc en tira profit certes. Si je n'avais pas tant travaillé de concert avec mon frère et si je n'avais pas réussi, le peuple Turc aurait été mort, perdu. »
« Il n'y avait pas … de personnes trahirent leur qaghan vaillant qui les nourrit. Ni Tengri en haut et ni les saint génies de la Terre et de l'Eau en bas, ni l'âme de mon oncle le Qaghan n'approuvèrent cette lâcheté. » ([1], p. 75).
« Semblable à Tengri et issu de Tengri, monté» sur le trône par Tengri, le Turc Bilghé Qaghan, voici ce que je vous dis ... » ([1], p. 79).


Inscription de Tounyouqouq

« Tengri (leur) aurait parlé ainsi : « je t'ai donné un khan, déposant ton khan, tu es entré dans l'obédience » (Le peuple Turc) comme il fut de nouveau entré dans l'obédience, Tengri aurait dit « meurs ! » Le peuple Turc mourut, se perdit, disparut. »
« Après cela, comme Tengri me donna la sagesse, moi-même je (le) fis Qaghan. »([1], p. 83).
« Tengri, Oumaï, les saint (génie de l'Eau et de la Terre) (nous) furent favorables, paraît-il. »
« Par la grâce de Tengri, quoique peu nombreu, nous n'eûmes pas peur. » ([1], p. 91).
« Par la grâce de Tengri, j'empêchai les attaques de l'ennemi en armes contre le peuple Turc. » ([1], p. 93). 



http://www.gumilev-center.ru/velikijj-tyurkskijj-ehl/

Отрывки авторов XIII века / Extraits des auteurs du XIII siècle



Отрывки из произведений авторов и путешественников XIII века

Ата-Мелик Джувейн

Джувени (1226-1283) был персидским историком, написавшим историю Монгольской империи [3]. Он родился в городе Джувейн на северо-востоке Ирана в знатной и очень влиятельной семье, примкнувшей к монголам.
«Так что, если бы Александр (Македонский), имевший страсть к талисманам и решению трудных задач, жил во времена Чингисхана, то учился бы у него хитрости и мудрости и не находил бы лучших талисманов для покорения неприступных крепостей, чем слепое повиновение ему» ([3], с. 18).
«В начальную пору его владычества, когда с ним соединялись монгольские племена, он отменил дурные обычаи, которые соблюдались теми племенами и признавались ими, и установил обычаи, достойные похвалы, диктуемые благоразумием. Среди тех установлений есть многие, которые согласуются с шариатом.» ([3], с. 19).
«Поскольку Чингисхан не был приверженцем никакой веры и не следовал никакому вероисповеданию, то он не проявлял нетерпимости и предпочтения одной религии другой и не превозносил одних над другими; наоборот, он почитал и чтил ученых и благочестивых людей всех религиозных толков, считая такое поведение залогом обретения Царствия Божия.» ([3], с. 20).
«И все отряды монголов, прибывающие один за другим, искали только Кучулука, и было разрешено чтение такбира и азана, и глашатай провозгласил в городе, что каждый волен проповедовать свою религию и следовать своей вере. И тогда мы увидели, что существование этого народа — одна из милостей Всевышнего и одна из щедрот божественного милосердия.» ([3], с. 43).
«И нужно отметить, что тот, кто подвергает гонениям веру и закон Мухаммеда, никогда не одерживает победу, в то время как тот, кто их укрепляет, пусть даже не следуя сам этой религии, с каждым днем становится богаче и знатнее.» ([3], с. 44).
«В лихорадочном возбуждении Чингисхан взобрался один на вершину горы, обнажил голову, обратил лицо к земле и три дня и три ночи возносил молитву, говоря: «Не я причина этой беды; дай мне силы осуществить возмездие». После этого он спустился с горы, обдумывая дальнейшие действия и готовясь к войне.» ([3], с. 53).
«Да будет известно эмирам и вельможам то, что … все лицо земли от восхода солнца до его заката я отдал тебе. А поэтому каждый, кто явит свою покорность, будет помилован, как и его жены, и дети, и его добро; а тот, кто не покорится, погибнет вместе со всеми своими женами, детьми и родственниками.» ([3], с. 97).
«Он (Бату) был царем, не склоняющимся ни к какой вере или религии: он признавал только веру в Бога и не был слепо предан какой-либо секте или учению.» ([3], с. 183-184).

«Когда две армии подошли ближе друг к другу, Бату поднялся на вершину холма и весь день и всю ночь он ни с кем не говорил; а только молился и причитал; и он велел мусульманам также собраться и возносить молитвы.» ([3], с. 186).



Extraits des auteurs et des voyageurs du XIII siècle

Ata-Malek Juvaini

Juvaini (1226-1283) était un historien persan. Il a écrit une histoire de l'Empire mongol intitulée Ta'rikh-i Jahan-Gusha (Histoire du Conquérant du monde) [3]. Il est né à Juvain (nord-est de l’Iran) dans une noble famille qui s’est ralliée aux Mongols.
« Donc, si Alexandre (le Grand), qui avait une passion pour les talismans et aimer relever les défis, a vécu à l'époque de Gengis Khan, il devrait s'initier à sa ruse et à sa sagesse, et il n'aurait trouvé aucun autre talisman qui était plus utile pour la conquête de forteresses imprenables que l'obéissance aveugle à lui. » ([3], p. 18).
« Dans la période initiale de son règne, quand il a été rejoint par les tribus mongoles, il abolit les mauvaises coutumes respectées et reconnus par ces tribus et établit les coutumes digne de louange, dictées par la sagesse. Beaucoup de ces nouveaux règlements sont compatibles avec la charia. » ([3], p. 19).
« Comme Gengis Khan n'était pas un adepte d'aucune des religions, il n'a pas montré de l'intolérance à une religion et n'a manifesté aucune préférence ; au contraire, il honorait et vénérait des sages et des gens pieux de toutes les confessions religieuses, en considérant un tel comportement comme moyen de trouver la clé du royaume de Dieu. » ([3], p. 20).
« Et tous les détachements des Mongols, qui venaient l'un après l'autre ne cherchaient que Koutchoulouk, et on a été autorisé à lire le takbir et azan, et un héraut a proclamé dans la ville que chacun est libre de pratiquer sa religion et de suivre sa foi. Nous avons vu ainsi que l'existence de ce peuple est une des grâces de Dieu et de sa bonté de sa miséricorde. » ([3], p. 43).
« Et il faut de noter que celui qui persécute la foi et la loi de Mahomet, ne gagne jamais, tandis que celui qui les renforce, même s'il ne suit pas cette religion, chaque jour devient plus riche et plus noble. » ([3], p. 44).
« Dans l'excitation fébrile Gengis Khan grimpa au sommet d'une montagne, dénuda sa tête, a tourna son visage vers le sol, et priait pendant trois jours et trois nuits, en disant : "Je ne suis pas la cause de ce trouble; donnez-moi la force d'effectuer la vengeance." Après cela, il descendit de la montagne, en contemplant les actions suivantes et la préparation à la guerre. » ([3], p. 53).
« Que les émirs et les notables sachent que ... toute la face de la terre, du levant au couchant du soleil, je t'ai donné. Et donc chacun qui montre sa soumission sera pardonné, ainsi que ses femmes et ses enfants, ses biens seront épargnés ; mais celui qui ne se soumettra pas va périr avec toutes leurs femmes, ses enfants et ses parents. » ([3], p. 97).
« Il (Batu) était un roi qui ne préférait aucune religion : il n'avait que la foi en Dieu et n'était pas aveuglément fidèle à aucune secte ou doctrine. » ([3], p. 183-184).
« Quand les deux armées se rapprochèrent, Batu grimpa au sommet d'une colline et sans parler à personne pria toute la journée et toute la nuit ; et il ordonna aux musulmans aussi se réunir et prier. » ([3], p. 186).

Плано Карпини

Миссия Плано Карпини выехала из Лиона 16 апреля 1245 года. Посольство было снабжено буллой Иннокентия IV, адресованной «царю и народу тартар». В этой булле Папа порицал монголов за их вторжения в христианские земли и увещевал воздержаться от подобных походов в будущем и принять христианство. В апреле 1246 года посольство, доехав до Волги, прибыло в ставку Бату, который не принял послания, адресованного Великому хану, и отправил миссию в Монголию. Там послы Папы стали свидетелями возведения на престол великого хана Гуюка. В ставке Гуюка они прожили почти четыре месяца и были отправлены обратно 13 ноября 1246 года.
Осенью 1247 года Плано Карпини прибыл в Лион, где и представил Папе ответ Великого хана Гуюка и свой отчет о путешествии. Этот отчет стал одним из важнейших источников информации о монголах и других восточных народах для европейцев того времени.
Плано Карпини вполне справился с поставленной перед ним разведывательной задачей, но главную задачу миссии выполнить не удалось. Отказываясь рассматривать папский призыв стать миролюбивым христианином, Гуюк в ответной грамоте предложил Папе и королям лично явиться к своему двору для изъявления покорности, поскольку «силою Бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, кончая теми, где заходит» пожалованы Чингис-хану и его потомкам. В этой фразе выражена идеология чингисидов, претендовавших на мировое господство. Таким образом, претензии католической церкви на вселенскую власть натолкнулись на другую доктрину создания мирового правительства.
Грамота Гуюка была обнаружена П.Каралевским в 1920 году в архиве Ватикана. Чуть позже ее текст с переводом и комментариями опубликовал П. Пельо.
Послание Гуюка имеет размеры 112 на 20 см. и написано на бумаге персидским языком:
« Силою Вечного Неба (Тенгри) наш, хана Великого улуса и Вселенной, приказ.
Это приказ, посланный великому папе, чтобы он его знал и понял.
После того, как держали совет в [...] области Karal, вы нам отправили просьбу о покорности, что было услышано от ваших послов. И если вы поступаете по словам вашим, то ты, который есть великий папа, приходите вместе сами к нашей особе, чтобы каждый приказ Ясы мы вас заставили выслушать в это самое время.
И еще. Ты сказал, что если я приму крещение, то это будет хорошо; ты умно поступил, прислав к нам прошение, но мы эту твою просьбу не поняли.
И еще. Вы послали мне такие слова: «Вы взяли всю область Majar (венгров) и Kiristan (христиан); я удивляюсь. Какая ошибка была в этом, скажите нам?» И эти твои слова мы тоже не поняли. Чингис-хан и Хан послали к обоим выслушать приказ Бога (Тенгри). Но приказа Бога эти люди не послушались. Те, о которых ты говоришь, даже держали великий совет. Они показали себя высокомерными и убили наших послов, которых мы отправили. В этих землях силою Вечного Бога люди были убиты и уничтожены. Некоторые по приказу Бога спаслись, по его единой силе. Как человек может взять и убить, как он может хватать (и заточать в темницу)?
Разве так ты говоришь: «Я христианин, я люблю Бога, я презираю и.. . » Каким образом ты знаешь, что Бог отпускает грехи и по Своей благости жалует милосердие, как можешь ты знать Его, потому что произносишь такие слова?
Силою Бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам. Кроме приказа Бога так никто не может ничего сделать. Ныне вы должны сказать чистосердечно: «Мы станем вашими подданными, мы отдадим вам все свое имущество». Ты сам во главе королей, все вместе без исключения, придите предложить нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу Бога и воспротивитесь нашим приказам, то вы станете (нашими) врагами.
Вот что вам следует знать. А если вы поступите иначе, то разве мы знаем, что будет? Одному Богу это известно. (11 ноября 1246 г.) ».
Отрывки из отчета Плано Карпини о своем путешествии:
«Они веруют в единого Бога, которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений, однако они не чтут его молитвами или похвалами, или каким-либо обрядом. Тем не менее у них есть какие-то идолы из войлока, сделанные по образу человеческому, и они ставят их с обеих сторон двери ставки и вкладывают в них нечто из войлока, сделанное наподобие сосцов, и признают их за охранителей стад, дарующих им обилие молока и приплода, скота.» ([4], с. 28).
«Надо знать, что они не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчинятся, потому что, как сказано выше, они имеют приказ от Чингис-кана, чтобы, если можно, подчинить себе все народы.» ([4], с. 55).
«Там было более четырех тысяч послов в числе тех, кто приносил дань, и тех, кто шел с дарами султанов, других вождей, которые являлись покориться им, тех, за которыми они послали, и тех, кто были наместниками земель. Всех их вместе поставили за оградой и им подавали пить вместе; нам же и князю Ярославу они всегда давали высшее место, когда мы были с ними вне ограды. Если мы хорошо помним, то думаем, что пребывали там в довольстве четыре недели, и мы полагаем, что там справляли избрание, но там его не обнародовали. И об этом можно было догадываться главным образом потому, что всякий раз, как Куйюк выходил там из шатра, то, пока он пребывал вне ограды, пред ним всегда пели, а также наклоняли какие-то красивые прутья, имевшие вверху багряную шерсть.» ([4], с. 75).
«Там Куйюк должен был воссесть на престол в день Успения нашей Владычицы, но из-за выпавшего града, о котором было сказано выше, это было отложено. Шатер же этот был поставлен на столбах, покрытых золотыми листами и прибитых к дереву золотыми гвоздями, и сверху и внутри стен он был крыт балдакином, а снаружи были другие ткани. Там пробыли мы до праздника блаженного Варфоломея, в который собралась большая толпа и стояла с лицами, обращенными к югу. Были некоторые, которые находились от других на расстоянии полета камня, и продвигались все дальше и дальше, творя молитвы и преклоняя колена к югу. Мы же не желали делать коленопреклонения, не зная, творят ли они заклинания или преклоняют колена перед Богом или кем другим. Это они делали долго, после чего вернулись к шатру и посадили Куйюка на императорском престоле, и вожди преклонили пред ним колена. После этого то же сделал весь народ, за исключением нас, которые не были им подчинены.» ([4], с. 76).

Le franciscain Jean de Plan Carpin (Plano Carpini), âgé de 63 ans, est envoyé en mission par la route du nord qui passe par la Russie. Il est porteur des deux lettres et de l'encyclique Cum simus super datée du 25 mars, qui invite les églises orientales à s’unir à Rome2.
Le 16 avril 1245, il quitte Lyon en compagnie d'Étienne de Bohème, à destination de Kiev. À Breslau, Benoît de Pologne se joint à la mission pour servir d'interprète. Ils quittent Kiev le 3 février 1246 et rencontrent Batu, premier khan de la Horde d'or, le 4 avril, à Saraï, sur la basse Volga. Ils gagnent ensuite la capitale de l’Empire mongol, Karakorum qu'il atteignent le 22 juillet 1246.
Jean de Plan Carpin est présent à la grande assemblée, qui désigne Güyük comme nouveau grand khan. Jean lui remet les lettres du pape. Dans sa réponse à la lettre du pape, Güyük demande la soumission des souverains chrétiens et les invite à venir rendre hommage au pouvoir mongol.
Quelques mois plus tard, la légation est de retour de ce périlleux voyage, que personne n'avait fait avant.

Jean de Plan Carpin

En1245, le pape Innocent IV rédige deux lettres : les bulles Dei patris inmensa , une exposition de la foi catholique pour le peuple des Tartares datée du 5 mars et Cum non solum, un proteste contre les attaques des Mongols contre les chrétiens et une proposition de paix datée du 13 mars et envoie simultanément quatre ambassades.
Voici un extrait de la lettre du Grand khan Güyük au pape romain Innocent IV datée du 11 novembre de 1246 :
« Dans la force de Dieu, depuis le levant jusqu’au ponant, tous les territoires nous ont été octroyés. Sauf par ordre de Dieu, comment quelqu’un pourrait-il rien faire ? A présent, vous devez dire d’un cœur sincère : nous serons vos sujets, nous vous donnerons notre force. Toi, en personne, à la tête des rois, tous ensemble sans exception, venez nous offrir service et hommage. A ce moment-là, nous connaîtrons votre soumission. Et si vous n’observez pas l’ordre de Dieu et contrevenez à nos ordre, nous vous saurons nos ennemis. »
Extraits de Relation du voyage de Jeau du Plan Carpin  :
« Pour ce qui est de leur religion, ils croient un Dieu créateur de toutes choses, tant visibles qu'invisibles, qui donne les récompenses et les peines aux hommes selon leurs mérites ; cependant ne l'honorent pas par aucunes prières et louanges, ni par aucun service ou cérémonie. Ils ne laissent pas d'avoir des idoles de feutre faites à la ressemblance des hommes, qu'ils placent de chaque côté de la porte de leur logis ; au-dessous il y a je ne sais quoi de même étoffe, en forme de mamelles, et ils croient que c'est ce qui garde leurs troupeaux et qui leur donne du lait et des petits. » ([4], p. 28).
« Il est à savoir premièrement, que jamais ils ne font paix avec personne qu'il ne se soit soumis à eux, suivant le commandement que Gengis Khan leur a laissé de subjuguer toutes les nations du monde. » ([4], p. 55).
« Il y avait plus de quatre mille de ces sortes d'ambassadeurs et députés, tant de ceux qui portaient des tributs et des présents, que des Soudans, ducs et autres seigneurs qui venaient ou se rendre eux-mêmes aux Tartares, ou leur prêter obéissance pour leurs maîtres. Ils étaient tous au-dehors de la palissade et de la tente, et on leur donnait aussi à boire. Ils nous donnaient toujours le haut bout à nous et au duc Jeroslaus, quand nous étions tous ensemble en ce même lieu.
Nous demeurâmes là environ un mois ; nous pensions bien que durant ce temps l'élection se ferait en cette assemblée, mais qu'elle n'y serait pas publiée. Il y en avait apparence, sur ce que Cuyné, sortant de sa tente, on chantait devant lui, et quand il sortait dehors on lui faisait la révérence, avec de belles baguettes, ayant au bout une touffe de laine d'écarlate, ce qui ne se faisait à autre duc ou prince quel qu'il fût. » ([4], p. 75).
« Nous fûmes en ce lieu-là jusqu'à la saint Barthélemy, auquel temps il y eut une grande assemblée de toutes parts, et chacun demeurait la face tournée vers le midi. Quelques-uns d'eux demeuraient éloignés à un jet de pierre des autres et faisaient incessamment des prières et s'agenouillaient vers le midi, toujours en s'éloignant davantage. Mais nous, qui ne savions si ce qu'ils faisaient était des charmes, ou si c'était des adorations à Dieu, ou à quelqu'autre chose, nous ne voulûmes pas nous agenouiller comme eux. Après qu'ils eurent été assez longtemps à faire les cérémonies, ils retournèrent vers les tentes, et placèrent Güyük sur son siège impérial, et les ducs fléchirent les genoux devant lui ; et ensuite tout le reste du peuple en fit autant, sinon nous, qui ne lui devions rien et n'étions pas ses sujets. » ([4], p. 76).
« Cela fait, ils posèrent un feutre en terre, sur lequel ils le firent asseoir, lui disant :
— Regarde en haut, et reconnais Dieu, et considère en bas le siège de feutre où tu es assis ; si tu gouvernes bien ton État, si tu es libéral et bienfaisant, si tu fais régner la justice, si tu honores tes princes et barons, chacun selon sa dignité et son rang, tu domineras en toute magnificence et splendeur, toute la terre sera soumise à ta puissance, et Dieu te donnera tout ce que ton cœur désirera ; mais si tu fais le contraire de tout cela, tu seras misérable, vil et comtemptible, et si pauvre que tu n'auras pas même en ta puissance le feutre sur lequel tu es assis.
Après cela, ces barons firent asseoir la femme de Güyük sur le même feutre auprès de lui, puis les élevèrent tous deux en l'air, et les proclamèrent hautement et à grands cris empereur et impératrice de tous les Tartares. Ensuite de cela, ils firent apporter devant l'empereur nouveau un nombre infini d'or et d'argent, de pierreries et autres richesses... , et lui donnèrent plein pouvoir et seigneuries sur tout cela. Mais lui aussitôt en fit comme il lui plut divers présents à tous les princes et seigneurs qui étaient là, et le reste il le fit garder pour soi. Puis ils se mirent à boire, selon leur coutume, et continuèrent ainsi jusqu'au soir. Après on apporta force viande cuite sans sel en des chariots, et tout cela fut distribué par les officiers à un chacun son morceau : au-dessous de la tente du cham, on fit donner de la chair et du potage avec du sel, et cela dura tout le temps de la fête. » ([5], p. 131).
« Le nom de khan est appellatif, et veut dire roi, ou empereur, ou magnifique ; et les Tartares ne donnent ce nom particulier qu'à leur prince, taisant son nom propre. Il prend aussi à gloire de se dire fils de Dieu, et d'être ainsi nommé par les hommes. » ([5], p. 134).

















Lettre du Güyük (20x120 cm) trouvé dans les Archives de Vatican
par P. Karalevski (1920)



Гийом де Рубрук



Гийом де Рубрук (1215-1295) - фламандский монах-францисканец, совершивший в 1253-1254 годах по поручению французского короля Людовика IX путешествие к монголам. Автор книги «Путешествие в Монгольскую империю», признанной одним из ценных исторических документов и литературным памятником своего времени.
«Моалы или Татары принадлежат к их сектам в том отношении, что они веруют только в единого Бога, однако они делают из войлока изображения своих умерших, одевают их драгоценнейшими тканями и кладут на одну повозку или на две.» ([4], с. 129-130).
«Настал праздничный день, монах меня не позвал; а в шестом часу меня позвали ко двору, и я увидел, что монах со священниками возвращался от двора со своим крестом, а священники с кадилами и евангелием. Именно в этот день Мангу-хан устроил пиршество, и у него существует такой обычай, что в те дни, которые его прорицатели называют ему праздничными, или какие-нибудь священники-несториане – священными, он устраивает при дворе торжественное собрание, и в такие дни прежде всего приходят в своем облачении христианские священники, молятся за него и благословляют его чашу. Когда уходят они, являются Саррацинские священники и поступают так же. После них приходят жрецы идолов, поступая так же. И монах говорил мне, что хан верит одним только христианам, но хочет, чтобы все молились за него. Но он лгал, потому что, как вы впоследствии узнаете, хан не верит никому, хотя все следуют за его двором, как мухи за медом, и он всем дарит, все считают себя его любимцами и все предвещают ему благополучие.» ([4], с. 145-146).
«На следующий день он прислал ко мне своих секретарей с таким поручением: "Господин наш посылает нас к вам с такими словами: вы здесь христиане, Саррацины и Туины. И каждый из вас говорит, что его закон лучше, и его письмена, то есть книги, правдивее. Поэтому хан желал бы, чтобы вы все собрались воедино и устроили сравнение (закона); пусть каждый напишет свое учение (dicta) так, чтобы хан мог узнать истину". Тогда я сказал: "Благословен Бог, который вложил это в сердце хана. Но Писание наше сказало, что рабу Господню не подобает ссориться, а следует быть кротким ко всем; поэтому я готов без спора и борьбы отдать отчет в вере и надежде христианской пред всяким того требующим". Они записали эти слова и доложили ему. Затем было объявлено несторианам, а равно и Саррацинам и таким же образом Туинам, чтобы они позаботились о себе и написали то, что захотят сказать.» ([4], с. 169).
«Настал канун Пятидесятницы. Несториане написали хронику от сотворения мира до Страстей Христовых и, совершенно миновав Страсти, коснулись Вознесения, Воскресения мертвых и пришествия на Суд; в этой записи было кое-что подлежащее возражению, что я им и указал. Мы же просто написали символ, поющийся в обедню: "Верую во единого Бога". Затем я просил у них, как они хотят поступать дальше. Они сказали, что сначала хотят вести рассуждение с Саррацинами. Я сказал им, чтo это нехорошо, так как Саррацины согласуются с нами в том, что признают единого Бога: "Поэтому вы имеете в них помощников против Туинов". И они согласились с этим.» ([4], с. 170).
«Итак, в канун Пятидесятницы мы собрались в нашей часовне, и Мангу-хан прислал трех секретарей, чтобы быть третейскими судьями: одного христианина, одного Саррацина и одного Туина; и было заявлено: "Приказ Мангу следующий, и никто да не дерзает говорить, что этот приказ разнится от приказа Божия. Он приказывает, чтобы никто под угрозой смертной казни не смел говорить едких или оскорбительных для другого слов и чтобы никто не устраивал смуты, могущей помешать этому делу". Тогда все смолкли. И там было большое количество народа, ибо каждая сторона призвала мудрейших из своего племени, и, кроме того, стеклось много других.» ([4], с. 171).
«По окончании этого несториане, так же как и Саррацины, громко запели, а Туины молчали, и после того все обильно выпили.» ([4], с. 173).
Теперь процитируем важный для восприятия классического тангризма разговор с Великим ханом и интересные наблюдения путешественника:
«Затем он начал исповедовать мне свою веру: "Мы, Монголы, – сказал он, – верим, что существует только единый Бог, которым мы живем и которым умрем, и мы имеем к Нему открытое прямое сердце". Тогда я сказал: "Он сам воздаст за это, так как без Его дара этого не может быть". Он спросил, что я сказал; толмач сказал ему; тогда он прибавил: "Но как Бог дал руке различные пальцы, так Он дал людям различные пути.» ([4], с. 173-174).
«Итак, прорицатели, как признал сам хан, являются их жрецами, и все, что они предписывают делать, совершается без замедления. Я опишу вам их обязанности, насколько я мог узнать про это от мастера Гийома и от других лиц, сообщавших мне правдоподобное. Прорицателей много, и у них всегда имеется глава, как бы папа (pontifex), всегда располагающий свое жилище вблизи главного дома Мангу-хана, перед ним, на расстоянии полета камня. Под охраной этого жреца, как я упомянул выше, находятся повозки, везущие их идолов. Другие прорицатели живут сзади двора, в местах им назначенных; к ним стекаются из различных стран мира люди, верующие в их искусство. Некоторые из них, и в особенности первенствующий, знают нечто из астрономии и предсказывают им затмение солнца и луны. И, когда это должно случиться, весь народ приготовляет им пищу, так что им не должно выходить за двери своего дома. И когда происходит затмение, они бьют в барабаны и другие инструменты, производя великий шум и крик. По окончании же затмения они предаются попойкам и пиршествам, обнаруживая великую радость. Они указывают наперед дни счастливые и несчастные для производства всех дел; отсюда Татары никогда не собирают войска и не начинают войны без их решительного слова; они (Татары) давно вернулись бы в Венгрию, но прорицатели не позволяют этого. Они переправляют между огнями все, посылаемое ко двору, и имеют от этого надлежащую долю. Они очищают также всякую утварь усопших, проводя ее через огонь. А именно, когда кто-нибудь умирает, все, принадлежавшее ему, отделяется и не смешивается с другими вещами двора, пока все не будет очищено огнем. Так, видел я, поступили с двором той госпожи, которая скончалась, пока мы были там. Отсюда брату Андрею и его товарищам надлежало пройти огнями по двум причинам: во-первых, они несли подарки, во-вторых, эти подарки были назначены лицу уже умершему, а именно Кен-хану. От меня ничего подобного не требовали, так как я ничего не принес. Если какое-нибудь животное, или что-нибудь другое упадет на землю, пока они проводят это таким образом между огней, то это принадлежит им. Также в девятый день мая месяца они собирают всех белых кобылиц стада и освящают их. Туда надлежит собраться также и христианским священникам с их кадилом. Затем они выливают новый кумыс на землю и устраивают в тот день большой праздник, так как считают, что они пьют тогда впервые новый кумыс, как у нас поступают в некоторых местностях с вином в праздник св. Варфоломея или св. Сикста и с плодами в праздник св. Иакова или св. Христофора.» ([4], с. 175-176).
«Содержание ее, насколько я мог понять его через толмача, я записал. Оно таково:
"Существует заповедь вечного Бога: на небе есть один только вечный Бог, над землею есть только единый владыка Чингис-хан, сын Божий... Вот слово, которое вам сказано от всех нас, которые являемся Монголами, Найманами, Меркитами, Мусульманами; повсюду, где уши могут слышать, повсюду, где конь может идти, прикажите там слышать или понимать его; с тех пор, как они услышат мою заповедь и поймут ее, но не захотят верить и захотят вести войско против нас, вы услышите и увидите, что они будут не видящими, имея очи; и когда они пожелают что-нибудь держать, будут без рук; и когда они пожелают идти, они будут без ног; это – вечная заповедь Божия. Во имя вечной силы Божией, во имя великого народа Моалов, это да будет заповедью Мангу-хана для государя Франков, короля Людовика, и для всех других государей и священников, и для великого народа Франков, чтобы они поняли наши слова. И заповедь вечного Бога, данная Чингис-хану, ни от Чингис-хана, ни от других после него не доходила до вас... И когда вы услышите и уверуете, то, если хотите нас послушаться, отправьте к нам ваших послов; и таким образом мы удостоверимся, пожелаете ли вы иметь с нами мир или войну. Когда силою вечного Бога весь мир от восхода солнца и до захода объединится в радости и в мире, тогда ясно будет, что мы хотим сделать; когда же вы выслушаете и поймете заповедь вечного Бога, но не пожелаете внять ему и поверить, говоря: "Земля наша далеко, горы наши крепки, море наше велико", и в уповании на это устроите поход против нас, то вечный Бог, тот, который сделал, что трудное стало легким и что далекое стало близким, ведает, что мы знаем и можем".» ([4], с. 179-181).


Guillaume de Rubrouck

Guillaume de Rubrouck (1215-1295) est un franciscain, qui se rend en Mongolie en 1253-1254, pour évangéliser les nomades. Voyage dans l’Empire Mongol est le titre du rapport de mission établi par Guillaume pour le roi Louis IX. Ce rapport est considéré comme une source essentielle et une grande œuvre littéraire.
« Ils ne croient qu’un Dieu seul, et toutefois ils font des images de feutre de leurs morts, les vêtent de riches habillements et les mettent sur un ou deux chariots§ » ([4], p. 129-130).
« Le jour de la fête étant venu, le moine ne m’appela point, mais on m’envoya querir de la cour dès six heures du matin, et je le trouvai qui en revenait avec ses prêtres, l’encensoir et le livre des évangiles. Ce jour-là, Mangu fit un festin, suivant la coutume qui est qu’à tels jours de fête, selon que ses devins ou les prêtres nestoriens le lui ordonnent, il fait un banquet, et quelquefois les prêtres chrétiens s’y trouvent. A ces fêtes-là ils y viennent les premiers avec leurs orne­ments, priant pour le Khan, bénissant sa coupe. Après qu’ils s’en sont allés, les prêtres sarrasins viennent, qui font de même, puis les prêtres idolâtres ; ces derniers en font autant. Le moine me donnait à entendre que le Khan croyait aux chrétiens seulement ; que néan­moins il veut que tous prient pour lui ; mais tout cela n’était que mensonge : il ne croit à personne de tous ceux-là, comme Votre Majesté pourra le reconnaître. Toutefois, tant les uns que les autres suivent sa cour, comme les mouches à miel vont aux fleurs : car il donne à tous, et chacun lui désire toutes sortes de biens et de prospérités, croyant être de ses plus particuliers amis. » ([4], p. 145-146).
« Le jour suivant il m’envoya son secrétaire, qui me dit de sa part qu’il y avait chez eux des chrétiens, des sarrasins et tuiniens, et que chacun d’eux disait que sa foi était meilleure que celle des autres ; et pour cela il nous commandait de venir tous ensemble de­vant lui et que chacun mît par écrit ce qu’il était de sa loi, pour voir laquelle était la plus véritable. Je ren­dis grâces à Dieu de ce qu’il lui avait plu toucher le cœur du Khan et le porter à ce bon dessein, et comme il est écrit que le serviteur de Dieu doit être doux et facile envers un chacun et non contentieux et injurieux, je dis que j’étais tout prêt de rendre compte de ma profession de foi chrétienne à quiconque me la demanderait. Le secrétaire mit tout par écrit, ce qui fut représenté au Khan ; il fut fait alors le même com­mandement aux nestoriens, à savoir de mettre par écrit tout ce qu’ils voudraient dire et de même aux sarrasins et tuiniens aussi. » ([4], p. 169).
« Le veille de la Pentecôte des Nestoriens s'avisèrent de mettre par écrit toute l'histoire, depuis la création du monde jusqu'au temps de passion de notre Seigneur, et de plus de sa résurrection et ascension… Alors je leur demandai comment ils voulaient procéder en cette conférence et dispute ; ils nous répondirent que leur intention était de disputer premièrement contre les Sarrasins ; je leur dis que cela ne serait pas à propos, d'autant que les mahométans s’accordaient avec nous qu'il n'y a qu'un Dieu, et partant qu'en cela ils seraient de notre côté contre les Tuiniens et idolâtres : ce qu'ils trouvèrent bon. » ([4], p. 170).
«Nous nous assemblâmes donc la veille de la Pentecôte en notre oratoire, et Mangu-Khan nous envoya trois de ses secrétaires, pour être juges de nos diffé­rends, à savoir, l’un chrétien, l’autre sarrasin, et le troisième tuinien. Avant toutes choses, il fut proclamé de la part du Khan que son commandement, qui de­vait être reçu, était comme le commandement de Dieu même, qu’aucun n’eût à faire injure ou déplaisir à l’autre, ni n’excitât aucune rumeur et trouble qui pût en façon quelconque empêcher cette affaire, et cela sous peine de mort. Alors se fit un très grand silence, bien qu’il y eût une fort grande assemblée, car chacun des partis y avait convié les plus habiles et sages de la secte, outre plusieurs autres encore qui s’y trouvèrent. » ([4], p. 171).
«Cette conférence ainsi achevée, les nestoriens et sar­rasins chantaient ensemble à haute voix, mais les tui­niens ne disaient rien du tout. Après cela ils burent tous largement.» ([4], p. 173).
Citons maintenant une conversation avec le Grand Khan et les observations de Rubrouck, qui sont importants pour la perception du tangrisme classique :
« Après cela il commença à me faire comme une profes­sion de foi.
— Nous autres Mongols, me dit-il, nous croyons qu’il n’y a qu’un Dieu, par lequel nous vivons et mourons, et vers lequel nos cœurs sont entièrement portés.
— Dieu vous en fasse la grâce ; monseigneur, lui dis-je ; car sans grâce cela ne peut être.
Il demanda encore ce que j’avais dit, et l’ayant su il ajouta que comme Dieu avait donné aux mains plusieurs doigts, ainsi avait-il ordonné aux hommes plu­sieurs chemins pour aller en paradis. ([4], p. 173-174).
« Les prêtres des Tatares sont leurs devins, et tout ce que ces gens-là commandent est exécuté sans délai. Je dirai ici à Votre Majesté quelle est leur charge, se­lon que je l’ai appris de Guillaume et de plusieurs au­tres qui m’en ont dit des choses assez vraisemblables. Ils sont plusieurs et ont un chef ou supérieur, qui est comme leur patriarche, et qui est toujours logé devant le palais du Khan, loin d’environ un jet de pierre. Il a sous sa garde les chariots qui portent leurs idoles, comme j’ai déjà dit ; derrière le palais il y en a d’au­tres en certains lieux qui leur sont ordonnés, et ceux d’entre eux qui ont quelque connaissance plus grande en cet art sont consultés de tous ceux du pays. Quel­ques-uns d’eux sont fort experts et versés en l’astrologie judiciaire, et principalement leur supérieur. Ils savent prédire les éclipses du soleil et de la lune, et quand cela arrive, tout le peuple les fournit de vivres et de provisions en abondance, si bien qu’ils n’ont que faire alors de sortir de leurs maisons pour en chercher : quand l’éclipse paraît, ils commencent à battre des tambours et bassins avec grand bruit, criant à haute voix ; et lorsqu’elle est passée, ils se mettent à faire bonne chère et à boire en grande réjouissance.
Ils annoncent aussi les jours heureux et malheureux, pour toutes sortes d’affaires. C’est pourquoi ils n’ont garde de faire aucune levée de gens de guerre ni n’en­treprennent aucune expédition militaire sans le con­seil et direction de ces gens-là. Il y aurait longtemps qu’ils fussent retournés en Hongrie si leurs devins le leur eussent permis. Tout ce qui s’envoie à la cour est premièrement passé au feu par eux, et ils ont leur part et portion de tout. Ils purifient aussi par le feu tous les meubles des défunts. Aussitôt que quelqu’un est mort, tout ce qui lui appartenait est séparé des autres meubles, et on ne les mêle point avec ce qui est de la cour, jusqu’à ce que tout soit purgé par le feu. J’en ai vu user de la sorte au logis d’une certaine dame qui mourut pendant que nous y étions.
Leur coutume est aussi d’assembler au neuvième de la lune de mai toutes les juments blanches qui se trouvent dans leurs haras et de les consacrer à leurs dieux. Et à tout cela les prêtres chrétiens étaient contraints d’assister avec leurs encensoirs. Ils épandent de leur nouveau koumis par terre et font une grande fête quand ils commencent à en boire de frais fait ; ainsi qu’en quelques lieux parmi nous, quand on goûte du vin aux fêtes de saint Barthélemy et de saint Sixte, et que l’on goûte des fruits le jour de Saint-Jacques et de Saint-Christophe. » ([4], p. 175-176).
« Enfin, les lettres pour Votre Majesté étant prêtes et nous les ayant envoyées, on nous fit interpréter et entendre tout ce qu’elles contenaient, à savoir :
Que les commandements du Dieu éternel (Tengri) sont tels qu’il n’y a qu’un Dieu éternel au ciel, et en terre qu’un souverain seigneur Gengis-Khan, fils de Dieu... Voici les paroles que l’on vous fait savoir. Nous tous qui sommes en ce pays, soit Moals, soit Naymans, soit Mekrit, soit Musulmans, partout où oreilles peuvent entendre et où chevaux peuvent aller, vous leur fassiez savoir que quand ils auront entendu et compris mes commandements et ne les vou­dront pas croire ni observer, mais plutôt entreprendront de mettre armées en campagne contre nous, vous verrez et entendrez qu’ils auront des yeux et qu’ils ne verront pas ; et quand ils voudront manier quelque chose, ils n’auront point de mains, et quand ils désireront marcher, ils ne pourront, n’ayant point de pieds. Et voici les comman­dements du Dieu éternel, et tout cela sera accompli par la puissance de ce Dieu éternel et du dieu d’ici-bas, sei­gneur des Mongols. Ce commandement est fait par Mangu-Khan à Louis, roi de France, et à tous les autres seigneurs et prêtres, et à tout le grand peuple du royaume de France, afin qu’ils puissent entendre mes paroles et les commandements du Dieu éternel faits à Gengis-Khan, et depuis lui ce commandement n’est encore parvenu jusqu’à vous... Ainsi donc nous vous avons envoyé les commandements du Dieu éternel par vos prêtres ; et quand vous les entendrez et croirez, si vous vous disposez à nous obéir, vous nous enverrez vos ambassa­deurs pour nous assurer si vous voulez avoir paix ou guerre avec nous. Et quand, par la puissance du Dieu éternel, tout le monde sera uni en paix et en joie, alors on verra ce que nous ferons. Et si vous méprisez les commandements de Dieu et ne les voulez pas ouïr ni les croire, en disant que votre pays est bien éloigné, vos montagnes bien hautes et fortes et vos mers bien grandes et profondes, et qu’en cette confiance vous veniez faire la guerre contre nous pour éprouver ce que nous savons faire, celui qui peut rendre les choses difficiles bien ai­sées, qui peut approcher ce qui est éloigné sait bien ce que nous pourrons faire. » ([4], с. 179-181).