Гийом
де Рубрук (1215-1295) - фламандский монах-францисканец,
совершивший в 1253-1254
годах по поручению французского
короля Людовика
IX путешествие к монголам.
Автор книги «Путешествие в Монгольскую
империю», признанной одним из ценных
исторических документов и литературным
памятником своего времени.
«Моалы
или Татары принадлежат к их сектам в
том отношении, что они веруют только
в единого Бога, однако они делают из
войлока изображения своих умерших,
одевают их драгоценнейшими тканями и
кладут на одну повозку или на две.» ([4],
с. 129-130).
«Настал
праздничный день, монах меня не позвал;
а в шестом часу меня позвали ко двору,
и я увидел, что монах со священниками
возвращался от двора со своим крестом,
а священники с кадилами и евангелием.
Именно в этот день Мангу-хан устроил
пиршество, и у него существует такой
обычай, что в те дни, которые его
прорицатели называют ему праздничными,
или какие-нибудь священники-несториане
– священными, он устраивает при дворе
торжественное собрание, и в такие дни
прежде всего приходят в своем облачении
христианские священники, молятся за
него и благословляют его чашу. Когда
уходят они, являются Саррацинские
священники и поступают так же. После
них приходят жрецы идолов, поступая так
же. И монах говорил мне, что хан верит
одним только христианам, но хочет, чтобы
все молились за него. Но он лгал, потому
что, как вы впоследствии узнаете, хан
не верит никому, хотя все следуют за его
двором, как мухи за медом, и он всем
дарит, все считают себя его любимцами
и все предвещают ему благополучие.»
([4],
с. 145-146).
«На
следующий день он прислал ко мне своих
секретарей с таким поручением: "Господин
наш посылает нас к вам с такими словами:
вы здесь христиане, Саррацины и Туины.
И каждый из вас говорит, что его закон
лучше, и его письмена, то есть книги,
правдивее. Поэтому хан желал бы, чтобы
вы все собрались воедино и устроили
сравнение (закона); пусть каждый напишет
свое учение (dicta) так, чтобы хан мог узнать
истину". Тогда я сказал: "Благословен
Бог, который вложил это в сердце хана.
Но Писание наше сказало, что рабу Господню
не подобает ссориться, а следует быть
кротким ко всем; поэтому я готов без
спора и борьбы отдать отчет в вере и
надежде христианской пред всяким того
требующим". Они записали эти слова и
доложили ему. Затем было объявлено
несторианам, а равно и Саррацинам и
таким же образом Туинам, чтобы они
позаботились о себе и написали то, что
захотят сказать.» ([4],
с. 169).
«Настал
канун Пятидесятницы. Несториане написали
хронику от сотворения мира до Страстей
Христовых и, совершенно миновав Страсти,
коснулись Вознесения, Воскресения
мертвых и пришествия на Суд; в этой
записи было кое-что подлежащее возражению,
что я им и указал. Мы же просто написали
символ, поющийся в обедню: "Верую во
единого Бога". Затем я просил у них,
как они хотят поступать дальше. Они
сказали, что сначала хотят вести
рассуждение с Саррацинами. Я сказал им,
чтo это нехорошо, так как Саррацины
согласуются с нами в том, что признают
единого Бога: "Поэтому вы имеете в
них помощников против Туинов". И они
согласились с этим.» ([4],
с.
170).
«Итак, в канун
Пятидесятницы мы собрались в нашей
часовне, и Мангу-хан прислал трех
секретарей, чтобы быть третейскими
судьями: одного христианина, одного
Саррацина и одного Туина; и было заявлено:
"Приказ Мангу следующий, и никто да
не дерзает говорить, что этот приказ
разнится от приказа Божия. Он приказывает,
чтобы никто под угрозой смертной казни
не смел говорить едких или оскорбительных
для другого слов и чтобы никто не
устраивал смуты, могущей помешать этому
делу". Тогда все смолкли. И там было
большое количество народа, ибо каждая
сторона призвала мудрейших из своего
племени, и, кроме того, стеклось много
других.» ([4],
с.
171).
«По
окончании этого несториане, так же как
и Саррацины, громко запели, а Туины
молчали, и после того все обильно выпили.»
([4],
с. 173).
Теперь
процитируем важный для восприятия
классического тангризма разговор с
Великим ханом и интересные наблюдения
путешественника:
«Затем
он начал исповедовать мне свою веру:
"Мы, Монголы,
– сказал он, – верим, что существует
только единый Бог, которым мы живем и
которым умрем, и мы имеем к Нему открытое
прямое сердце". Тогда я сказал: "Он
сам воздаст за это, так как без Его дара
этого не может быть". Он спросил, что
я сказал; толмач сказал ему; тогда он
прибавил: "Но как Бог дал руке различные
пальцы, так Он дал людям различные пути.»
([4],
с.
173-174).
«Итак,
прорицатели, как признал сам хан, являются
их жрецами, и все, что они предписывают
делать, совершается без замедления. Я
опишу вам их обязанности, насколько я
мог узнать про это от мастера Гийома
и от других лиц, сообщавших мне
правдоподобное. Прорицателей много, и
у них всегда имеется глава, как бы папа
(pontifex), всегда располагающий свое жилище
вблизи главного дома Мангу-хана, перед
ним, на расстоянии полета камня. Под
охраной этого жреца, как я упомянул выше,
находятся повозки, везущие их идолов.
Другие прорицатели живут сзади двора,
в местах им назначенных; к ним стекаются
из различных стран мира люди, верующие
в их искусство. Некоторые из них, и в
особенности первенствующий, знают нечто
из астрономии и предсказывают им затмение
солнца и луны. И, когда это должно
случиться, весь народ приготовляет им
пищу, так что им не должно выходить за
двери своего дома. И когда происходит
затмение, они бьют в барабаны и другие
инструменты, производя великий шум и
крик. По окончании же затмения они
предаются попойкам и пиршествам,
обнаруживая великую радость. Они
указывают наперед дни счастливые и
несчастные для производства всех дел;
отсюда Татары никогда не собирают войска
и не начинают войны без их решительного
слова; они (Татары) давно вернулись бы
в Венгрию, но прорицатели не позволяют
этого. Они переправляют между огнями
все, посылаемое ко двору, и имеют от
этого надлежащую долю. Они очищают также
всякую утварь усопших, проводя ее через
огонь. А
именно,
когда кто-нибудь умирает, все, принадлежавшее
ему, отделяется и не смешивается с
другими вещами двора, пока все не будет
очищено огнем. Так, видел я, поступили
с двором той госпожи, которая скончалась,
пока мы были там. Отсюда брату Андрею и
его товарищам надлежало пройти огнями
по двум причинам: во-первых, они несли
подарки, во-вторых, эти подарки были
назначены лицу уже умершему, а именно
Кен-хану. От меня ничего подобного не
требовали, так как я ничего не принес.
Если какое-нибудь животное, или что-нибудь
другое упадет на землю, пока они проводят
это таким образом между огней, то это
принадлежит им. Также в девятый день
мая месяца они собирают всех белых
кобылиц стада и освящают их. Туда надлежит
собраться также и христианским священникам
с их кадилом. Затем они выливают новый
кумыс на землю и устраивают в тот день
большой праздник, так как считают, что
они пьют тогда впервые новый кумыс, как
у нас поступают в некоторых местностях
с вином в праздник св. Варфоломея или
св. Сикста и с плодами в праздник
св. Иакова или св. Христофора.»
([4],
с.
175-176).
«Содержание
ее, насколько я мог понять его через
толмача, я записал. Оно таково:
"Существует
заповедь вечного Бога: на небе есть один
только вечный Бог, над землею есть только
единый владыка Чингис-хан, сын Божий...
Вот слово, которое вам сказано от всех
нас, которые являемся Монголами,
Найманами, Меркитами, Мусульманами;
повсюду, где уши могут слышать, повсюду,
где конь может идти, прикажите там
слышать или понимать его; с тех пор, как
они услышат мою заповедь и поймут ее,
но не захотят верить и захотят вести
войско против нас, вы услышите и увидите,
что они будут не видящими, имея очи; и
когда они пожелают что-нибудь держать,
будут без рук; и когда они пожелают идти,
они будут без ног; это – вечная заповедь
Божия. Во имя вечной силы Божией, во имя
великого народа Моалов, это да будет
заповедью Мангу-хана для государя
Франков, короля Людовика, и для всех
других государей и священников, и для
великого народа Франков, чтобы они
поняли наши слова. И заповедь вечного
Бога, данная Чингис-хану, ни от Чингис-хана,
ни от других после него не доходила до
вас... И когда вы услышите и уверуете,
то, если хотите нас послушаться, отправьте
к нам ваших послов; и таким образом
мы удостоверимся, пожелаете ли вы иметь
с нами мир или войну. Когда силою вечного
Бога весь мир от восхода солнца и до
захода объединится в радости и в мире,
тогда ясно будет, что мы хотим сделать;
когда же вы выслушаете и поймете заповедь
вечного Бога, но не пожелаете внять ему
и поверить, говоря: "Земля наша далеко,
горы наши крепки, море наше велико",
и в уповании на это устроите поход против
нас, то вечный Бог, тот, который сделал,
что трудное стало легким и что далекое
стало близким, ведает, что мы знаем и
можем".» ([4],
с. 179-181).
Guillaume
de Rubrouck
Guillaume
de Rubrouck (1215-1295)
est un franciscain,
qui
se
rend en Mongolie en 1253-1254,
pour évangéliser les
nomades.
Voyage
dans l’Empire Mongol est
le titre du rapport de mission établi par Guillaume pour le roi
Louis IX. Ce
rapport est
considéré comme une source
essentielle et une
grande
œuvre littéraire.
«
Ils ne croient qu’un Dieu seul, et toutefois ils font des images de
feutre de leurs morts, les vêtent de riches habillements et les
mettent sur un ou deux chariots§ » ([4],
p.
129-130).
«
Le jour de la fête étant venu, le moine ne m’appela point, mais
on m’envoya querir de la cour dès six heures du matin, et je le
trouvai qui en revenait avec ses prêtres, l’encensoir et le livre
des évangiles. Ce jour-là, Mangu fit un festin, suivant la coutume
qui est qu’à tels jours de fête, selon que ses devins ou les
prêtres nestoriens le lui ordonnent, il fait un banquet, et
quelquefois les prêtres chrétiens s’y trouvent. A ces fêtes-là
ils y viennent les premiers avec leurs ornements, priant pour le
Khan, bénissant sa coupe. Après qu’ils s’en sont allés, les
prêtres sarrasins viennent, qui font de même, puis les prêtres
idolâtres ; ces derniers en font autant. Le moine me donnait à
entendre que le Khan croyait aux chrétiens seulement ; que
néanmoins il veut que tous prient pour lui ; mais tout
cela n’était que mensonge : il ne croit à personne de tous
ceux-là, comme Votre Majesté pourra le reconnaître. Toutefois,
tant les uns que les autres suivent sa cour, comme les mouches à
miel vont aux fleurs : car il donne à tous, et chacun lui
désire toutes sortes de biens et de prospérités, croyant être de
ses plus particuliers amis. » ([4],
p.
145-146).
«
Le jour suivant il m’envoya son secrétaire, qui me dit de sa part
qu’il y avait chez eux des chrétiens, des sarrasins et tuiniens,
et que chacun d’eux disait que sa foi était meilleure que celle
des autres ; et pour cela il nous commandait de venir tous
ensemble devant lui et que chacun mît par écrit ce qu’il
était de sa loi, pour voir laquelle était la plus véritable. Je
rendis grâces à Dieu de ce qu’il lui avait plu toucher le
cœur du Khan et le porter à ce bon dessein, et comme il est écrit
que le serviteur de Dieu doit être doux et facile envers un chacun
et non contentieux et injurieux, je dis que j’étais tout prêt de
rendre compte de ma profession de foi chrétienne à quiconque me la
demanderait. Le secrétaire mit tout par écrit, ce qui fut
représenté au Khan ; il fut fait alors le même commandement
aux nestoriens, à savoir de mettre par écrit tout ce qu’ils
voudraient dire et de même aux sarrasins et tuiniens aussi. » ([4],
p. 169).
«
Le veille de la Pentecôte des Nestoriens s'avisèrent de mettre par
écrit toute l'histoire, depuis la création du monde jusqu'au temps
de passion de notre Seigneur, et de plus de sa résurrection et
ascension… Alors je leur demandai comment ils voulaient procéder
en cette conférence et dispute ; ils nous répondirent que leur
intention était de disputer premièrement contre les Sarrasins ;
je leur dis que cela ne serait pas à propos, d'autant que les
mahométans s’accordaient avec nous qu'il n'y a qu'un Dieu, et
partant qu'en cela ils seraient de notre côté contre les Tuiniens
et idolâtres : ce qu'ils trouvèrent bon. » ([4],
p. 170).
«Nous
nous assemblâmes donc la veille de la Pentecôte en notre oratoire,
et Mangu-Khan nous envoya trois de ses secrétaires, pour être juges
de nos différends, à savoir, l’un chrétien, l’autre
sarrasin, et le troisième tuinien. Avant toutes choses, il fut
proclamé de la part du Khan que son commandement, qui devait
être reçu, était comme le commandement de Dieu même, qu’aucun
n’eût à faire injure ou déplaisir à l’autre, ni n’excitât
aucune rumeur et trouble qui pût en façon quelconque empêcher
cette affaire, et cela sous peine de mort. Alors se fit un très
grand silence, bien qu’il y eût une fort grande assemblée, car
chacun des partis y avait convié les plus habiles et sages de la
secte, outre plusieurs autres encore qui s’y trouvèrent. »
([4],
p. 171).
«Cette
conférence ainsi achevée, les nestoriens et sarrasins
chantaient ensemble à haute voix, mais les tuiniens ne disaient
rien du tout. Après cela ils burent tous largement.» ([4],
p. 173).
Citons
maintenant
une
conversation avec le Grand Khan et
les observations de Rubrouck,
qui
sont importants
pour la perception du tangrisme classique :
« Après
cela il commença à me faire comme une profession de foi.
— Nous
autres Mongols, me dit-il, nous croyons qu’il n’y a qu’un Dieu,
par lequel nous vivons et mourons, et vers lequel nos cœurs sont
entièrement portés.
— Dieu
vous en fasse la grâce ; monseigneur, lui dis-je ; car
sans grâce cela ne peut être.
Il
demanda encore ce que j’avais dit, et l’ayant su il ajouta que
comme Dieu avait donné aux mains plusieurs doigts, ainsi avait-il
ordonné aux hommes plusieurs chemins pour aller en paradis.
([4],
p.
173-174).
« Les
prêtres des Tatares sont leurs devins, et tout ce que ces gens-là
commandent est exécuté sans délai. Je dirai ici à Votre Majesté
quelle est leur charge, selon que je l’ai appris de Guillaume
et de plusieurs autres qui m’en ont dit des choses assez
vraisemblables. Ils sont plusieurs et ont un chef ou supérieur, qui
est comme leur patriarche, et qui est toujours logé devant le palais
du Khan, loin d’environ un jet de pierre. Il a sous sa garde les
chariots qui portent leurs idoles, comme j’ai déjà dit ;
derrière le palais il y en a d’autres en certains lieux qui
leur sont ordonnés, et ceux d’entre eux qui ont quelque
connaissance plus grande en cet art sont consultés de tous ceux du
pays. Quelques-uns d’eux sont fort experts et versés en
l’astrologie judiciaire, et principalement leur supérieur. Ils
savent prédire les éclipses du soleil et de la lune, et quand cela
arrive, tout le peuple les fournit de vivres et de provisions en
abondance, si bien qu’ils n’ont que faire alors de sortir de
leurs maisons pour en chercher : quand l’éclipse paraît, ils
commencent à battre des tambours et bassins avec grand bruit, criant
à haute voix ; et lorsqu’elle est passée, ils se mettent à
faire bonne chère et à boire en grande réjouissance.
Ils
annoncent aussi les jours heureux et malheureux, pour toutes sortes
d’affaires. C’est pourquoi ils n’ont garde de faire aucune
levée de gens de guerre ni n’entreprennent aucune expédition
militaire sans le conseil et direction de ces gens-là. Il y
aurait longtemps qu’ils fussent retournés en Hongrie si leurs
devins le leur eussent permis. Tout ce qui s’envoie à la cour est
premièrement passé au feu par eux, et ils ont leur part et portion
de tout. Ils purifient aussi par le feu tous les meubles des défunts.
Aussitôt que quelqu’un est mort, tout ce qui lui appartenait est
séparé des autres meubles, et on ne les mêle point avec ce qui est
de la cour, jusqu’à ce que tout soit purgé par le feu. J’en ai
vu user de la sorte au logis d’une certaine dame qui mourut pendant
que nous y étions.
Leur
coutume est aussi d’assembler au neuvième de la lune de mai toutes
les juments blanches qui se trouvent dans leurs haras et de les
consacrer à leurs dieux. Et à tout cela les prêtres chrétiens
étaient contraints d’assister avec leurs encensoirs. Ils épandent
de leur nouveau koumis par terre et font une grande fête quand ils
commencent à en boire de frais fait ; ainsi qu’en quelques
lieux parmi nous, quand on goûte du vin aux fêtes de saint
Barthélemy et de saint Sixte, et que l’on goûte des fruits le
jour de Saint-Jacques et de Saint-Christophe. » ([4],
p.
175-176).
« Enfin,
les lettres pour Votre Majesté étant prêtes et nous les ayant
envoyées, on nous fit interpréter et entendre tout ce qu’elles
contenaient, à savoir :
Que
les commandements du Dieu éternel (Tengri) sont tels qu’il n’y a
qu’un Dieu éternel au ciel, et en terre qu’un souverain seigneur
Gengis-Khan, fils de Dieu... Voici les paroles que l’on vous fait
savoir. Nous tous qui sommes en ce pays, soit Moals, soit Naymans,
soit Mekrit, soit Musulmans, partout où oreilles peuvent entendre et
où chevaux peuvent aller, vous leur fassiez savoir que quand ils
auront entendu et compris mes commandements et ne les voudront
pas croire ni observer, mais plutôt entreprendront de mettre armées
en campagne contre nous, vous verrez et entendrez qu’ils auront des
yeux et qu’ils ne verront pas ; et quand ils voudront manier
quelque chose, ils n’auront point de mains, et quand ils désireront
marcher, ils ne pourront, n’ayant point de pieds. Et voici les
commandements du Dieu éternel, et tout cela sera accompli par
la puissance de ce Dieu éternel et du dieu d’ici-bas, seigneur
des Mongols. Ce commandement est fait par Mangu-Khan à Louis, roi de
France, et à tous les autres seigneurs et prêtres, et à tout le
grand peuple du royaume de France, afin qu’ils puissent entendre
mes paroles et les commandements du Dieu éternel faits à
Gengis-Khan, et depuis lui ce commandement n’est encore parvenu
jusqu’à vous... Ainsi donc nous vous avons envoyé les
commandements du Dieu éternel par vos prêtres ; et quand vous
les entendrez et croirez, si vous vous disposez à nous obéir, vous
nous enverrez vos ambassadeurs pour nous assurer si vous voulez
avoir paix ou guerre avec nous. Et quand, par la puissance du
Dieu éternel, tout le monde sera uni en paix et en joie, alors on
verra ce que nous ferons. Et si vous méprisez les commandements de
Dieu et ne les voulez pas ouïr ni les croire, en disant que votre
pays est bien éloigné, vos montagnes bien hautes et fortes et vos
mers bien grandes et profondes, et qu’en cette confiance vous
veniez faire la guerre contre nous pour éprouver ce que nous savons
faire, celui qui peut rendre les choses difficiles bien aisées,
qui peut approcher ce qui est éloigné sait bien ce que nous
pourrons faire. »
([4],
с.
179-181).
